Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

— А теперь будь внимательна и слушай, что я говорю. У меня нет времени повторять все по двадцать раз, скоро нужно будет готовить чай. Наша хозяйка миссис Кэннинг хочет встретиться с тобой, как только ты приведешь себя в порядок с дороги и переоденешься…

— Переоденусь?

— Да, переоденешься! Или ты собираешься явиться к ней в этой вытертой юбке, в блузке с грязными манжетами и в туфлях с разлохмаченными шнурками?

Взгляд у миссис Белл и впрямь острый.

— У меня есть другая блузка, парадная, и я могу ее надеть, но юбка только одна, — говорит Кэт.

— Ты хочешь сказать, что в Лондоне тебе позволяли расхаживать по дому в таком виде?

— Там у меня была униформа. Я… Мне пришлось ее оставить, когда я уезжала.

Миссис Белл упирается руками в те места, где у нее, предположительно, были бедра. Кэт смотрит ей в глаза, не давая себя запугать. Костяшки пальцев у пожилой женщины красные, с потрескавшейся кожей. Они входят, проваливаются в ее телеса. Ступни, давным-давно сплющенные под тяжестью ее веса, смотрят внутрь. Жир нависает на лодыжках, как оплывшее тесто. Кэт стискивает перед собой руки, с облегчением чувствуя твердость своих костей.

— Что ж, — наконец произносит миссис Белл, — это уж пусть хозяйка решает, обеспечивать ли тебя одеждой. Если нет, тебе придется самой о ней позаботиться. Тебе потребуется серое или коричневое платье на утро, черное для вечера и еще одно, в котором можно ходить в церковь. Через неделю в Тэтчеме будет распродажа подержанной одежды. Возможно, там ты найдешь что-нибудь, что можно перешить.

Комната Кэт в чердачном этаже. Здесь три комнаты, расположенные в ряд, их маленькие мансардные окна обращены на север, а двери выходят в светлый, сориентированный на юг коридор. Как будто бы архитектор счел, что в коридоре дневной свет нужнее, чем в комнатах прислуги. Кэт ставит сумку в изножье кровати и оглядывает свое новое жилище. Простые беленые стены, узкая железная кровать, над ней латунное распятие, Библия на плетеном стуле, умывальник, ветхие занавески. Тесный шкаф для одежды, на кровати лежит свернутое лоскутное одеяло. Кэт быстрыми шагами пересекает комнату, снимает со стены распятие и запихивает его под кровать, с глаз долой. С мелодичным звоном оно ударяется о ночной горшок. Пальцы Кэт будто обожгло в тех местах, где они коснулись металлических лапок креста. В смятении вытирая руки о юбку, она закрывает глаза, подавляя воспоминания о точно таком же предмете, о равнодушном к ее страданиям Иисусе, сурово взиравшем на нее с высокой стены. Потом стоит у окна, глядя на лужайку и на раскинувшееся за ней поле с пасущимися рыжими коровами. Какое обширное пустынное пространство. Она вспоминает своих друзей в Лондоне, Тэсс с ее живыми зелеными глазами, вечно чем-нибудь взволнованную. От этого воспоминания ей становится больно. У нее нет адреса, куда можно написать, она понятия не имеет, что случилось с Тэсс. Возможно, Тэсс повезло с новым местом меньше, чем ей. «Мне повезло», — с горечью говорит себе Кэт. В последнее время ей часто это повторяют.

За спиной у нее хлопает от сквозняка дверь. Кэт холодеет. Она стоит прямо, словно аршин проглотила, и старается дышать, хотя воздух вдруг становится слишком густым. «Никто меня не запер, — говорит она себе. — Это просто захлопнулась дверь». Никто не запер. Она медленно разворачивается к двери, напряженная, в ожидании чего-то страшного. Стены маленькой комнаты надвигаются на нее, стискивают, как мокрая одежда. Колени трясутся, как у старухи, когда она делает шаг к двери, уверенная, что не сможет повернуть ручку. Металлическая ручка дрожит у нее в руке, поворачивается, и, приоткрыв дверь на несколько дюймов, Кэт осознает, что ручка дрожала потому, что трясется ее рука. Сердце стучит в ушах, и она прислоняется щекой к щербатой двери, дожидаясь, пока нервы не успокоятся. «Никогда больше, — думает она. — Никогда, никогда, никогда».

Эстер устраивается в передней гостиной за письменным столом орехового дерева и открывает перед собой книгу расходов. Она привыкла встречать здесь миссис Белл, когда та приходит раз в неделю, чтобы обсудить меню и счета, договориться о времени прочистки печных труб, доставке бакалеи и вызове мастера для починки велосипеда. Ей кажется, будто так она создает нужное впечатление: женственная, но деловитая, требовательная, но дружелюбная. Послеобеденное солнце разливается желтыми лужицами на дубовом паркете, и в его свете лениво танцуют пылинки и мухи. Эстер раздраженно отмахивается от подлетевшего насекомого. Мохнатые тельца мух кажутся ей непристойными, она терпеть не может, когда они высыхают и затвердевают после смерти, лежат между оконными рамами, скрестив щетинистые лапки, будто в ожидании последнего причастия. Она безгранично рада, что теперь ей не придется выметать их своими руками. Миссис Белл нелегко справляться и с уборкой дома, и в кухне, и, видит бог, от нее вряд ли можно ожидать расторопности. Вот если бы миссис Белл не была такой толстой. Протестующее взвизгивание половиц выдает ее приближение, после того как она покидает полуподвальный этаж, где полы из тяжелых каменных плит; глядя на нее, язык не поворачивается назвать это приятным зрелищем. Разумеется, женщине следует быть дородной и тело ее должно состоять из округлостей, а не из острых углов, однако фигура должна сохраняться. Попытки миссис Белл удержать свои расползающиеся контуры корсетом оказались несостоятельными. Несколько лет назад она пыталась его носить, но он лишь перетягивал тело выше и ниже пояса так, что она с трудом могла сесть или повернуть голову. Смотреть на это, как и отвести взгляд, было невозможно.